Воспоминания детских лет - военных и после ...

Линочка Бондаренко - очень короткая глава моего послевоенного детства, но врезавшаяся в память сердца и длящаяся всю жизнь…

Это было после эвакуации, когда мы вернулись из Бирска в освобождённый и разрушенный войной Умань.

В Бирске я окончила 1-й класс отличницей, сохранив на всю жизнь в памяти свою первую учительницу - очень красивую, молодую, по имени Любовь, отчества - не помню, фамилия - Павлова.

Всегда - доброжелательная, опрятно и даже изящно одетая в белую блузку с черными ленточками - завязками, перевязанными в идеальный маленький бантик под шеей. Её умение прекрасно рисовать в те трудные годы войны, нас, детей - первоклашек, переносило в иную, мирную жизнь, как на картинках, с помощью которых мы запоминали буквы.

Каждое утро она являлась к нам будто из другого мира, когда мы приходили в класс разношёрстно одетой толпой, приносили завтраки, завёрнутые в газету, чтоб на большой перемене подкрепиться. С продуктами было плохо, дети приносили - кто что мог: кто просто варёную картошку или яйца, кто - хлеб с луком, а кто - и вовсе ничего. Моя мама, работая на двух работах, получала продуктовые пайки от детского дома детей испанских коммунистов, где она подрабатывала врачом. Благодаря этому, у нас было масло и что-то сладенькое в виде морковного повидла или черемуховой муки, из которой можно было варить кисель, но я предпочитала есть этот порошок просто так, чуть горьковатый и пахнущий миндалём, так как перемалывались сушёные ягоды черёмухи вместе с косточками. Мой завтрак всегда был из хлеба с маслом, или с тушёнкой, или с повидлом. Но мне, как ни странно, в те голодные годы есть совсем не хотелось, так как с довоенного детства я была перекормлена манными кашами, котлетками и всякими деликатесами так, что тошнота от принудительного кормления у меня осталась надолго. А так как есть мне не хотелось, я, прикрываясь газетной обёрткой, делала вид, что усиленно жую, а после, скомкав газету со всем содержимым, я выбрасывала в мусорную урну. Я не замечала, что за мной внимательно наблюдал худенький бледный мальчик с соседней парты. Потом я вдруг увидела, как он на следующей переменке полез в урну и, пугливо озираясь, быстро достал выброшенный мной свёрточек. Отойдя в уголок, он с жадностью съел то, что я выбросила...
- Зачем ты ешь это, ведь там грязно! - удивлённо спросила я.
- Я голодный - смущённо и тихо ответил он.
- Я буду потихоньку тебе отдавать, только чтоб никто не видел, - пообещала я, что и делала незаметно в классе. Но однажды кто-то наябедничал учительнице, и она рассказала маме, что я ничего не ем. Мама, конечно, не ругала меня за то, что я поделилась с голодным мальчиком, но просила меня тоже хоть немного, но есть. И я себе отламывала маленький кусочек от завтрака, долго и тщательно его пережёвывала, бОльшую часть отдавая мальчику, как бы делясь с ним.

И вот, благодаря моей первой учительнице, во мне появилось стремление к красоте во всём окружающем и в быту нашей скудной жизни, возникло старание создавать своими силами подобие красоты. Это стремление к созданию картинно - красивой обстановки очень скромными средствами иногда оборачивалось для меня трагикомедией! Что и произошло однажды.

Обычно я делала уроки за общим столом, единственным в нашей комнате, и, конечно, многофункциональным - и кухонным, и обеденным, и рабочим, и праздничным. Такое положение дел часто противоречило моим эстетическим представлениям, так как в книжках на красивых картинках я видела отдельные письменные столы с аккуратными стопочками учебников, со специальным стаканом для карандашей или с красивым письменным прибором с чернильницами, пресс-папье и т.п., с настольной лампой под зелёным абажуром и с обязательным романтическим атрибутом интерьера - букетиком цветов в изящной вазочке! Таковым было моё представление достойного рабочего уголка школьника! Согласно этому вИдению, я попыталась однажды создать себе подобный интерьер, решительно отказавшись от общего, такого вульгарного стола.

Я взяла большую табуретку, застелила её газетой с красиво вырезанными, по краям, дырочками и зубчиками, положила аккуратной стопочкой учебники, стакан с карандашами, какую-то баночку с букетиком сорванных во дворе цветущих сорняков и, усевшись на низенькую скамеечку для ног, приступила к выполнению домашних заданий. Меня распирало от чувства удовлетворения и гордости за созданную невероятную красоту! Писали мы тогда перьевыми ручками и чернилами. Чернила были в дефиците, и их надо было «доставать» с помощью взрослых. Цвет чернил зависел от их качества. Настоящие чернила были концентрированно - фиолетовыми и отливали золотом на свету. Счастливчиков с настоящими чернилами было немного и все остальные слёзно просили им отлить хоть немного..., а по мере их отлива и использования доливалась вода, обязательно кипячённая. И так - много раз, пока они, чернила, не становились совершенно водянистыми.

И вот я, погрузившись в созданную эстетику, разложила тетрадь, раскрытый учебник оперла на книжную стопочку, и, открыв пузырёк с чернилами - очень концентрированными, - приступила... Конечно, было безумно красиво, но тесновато. Стол-табуретка была хромоногой, и приходилось проявлять чудеса эквилибристики, чтоб удерживать всё это в состоянии равновесия, что, конечно, долго выдерживать было невозможно!!! Что-то сдвинулось, что-то дрогнуло, сработал принцип домино, и вся моя конструкция рухнула, опрокинув пузырек с концентрированными чернилами и букетик с водой на тетрадь с заданиями, на платье, и на все близлежащие предметы и пол, в том числе. Пытаясь хоть как-то спасти положение, я размазывала промокательной бумагой интенсивно-фиолетовую лужу, ещё больше усугубляя положение. Когда мама пришла домой, картина была, конечно, - ужасающая! Тем более, отмывать надо было срочно - прежде всего, меня, что в тех условиях было архи - проблематично, во всяком случае, - за один раз ...
И, вопреки утверждению классика о спасительной силе красоты, меня она не спасла от крушения иллюзий, сделав меня более осторожной в стремлении к ней...

Но вот был окончен 1-й класс. В марте 1944 г. был освобожден наш родной Умань, и мы засобирались до дому, до хаты.

.. Хотя папе предложили возглавить больницу в Башкирском г . Ишимбае - городе будущей нефтяной империи наших сегодняшних реалий, что было весьма перспективно, но я без конца канючила - хочу в Умань, хочу в Умань, хочу в Умань!!! И родителей тоже потянуло к родному и привычному, на родные пепелища, на место гибели родных и знакомых, евреев, уничтоженных фашистами ...

В начале лета мы поехали через полстраны обратно в родные края, хоть из-за этого пришлось оставить подаренную мне козочку Марточку, о чём я тайком горько плакала ..

Всю жизнь хотела я иметь козу -
Такую верную, домашнюю,
Её доить, и выводить на раннюю росу -
На травы сочные и ароматные ...

Однажды в детстве - моя мечта почти сбылась, -
То было в Бирске, в эвакуации,
За Папино уменье врачевать,
Нам подарили Марту - козочку - в знак презентации.

Доверчивая, беленькая, с нежным голоском,
Она ко мне так привязалась сразу очень,
Весь день я занималась с ней вдвоём -
Пасла её в лугах - с утра до ночи.

И голосок её, как у ребёнка,
Так нежно звал меня всегда,
Когда её на привязи я оставляла,
и отлучалась иногда...

И сколько радости та козочка дарила
Привязанностью нежной теплоты,
И с радостью однажды ощутила,
Как рОжки начали у Марточки расти!
Как лобиком своим меня толкала,
Когда чесались рожки у неё,
И бархатными губками жевала
Подол от платья моего ...

Но весть до нас дошла благая,
Что Умань наш родной освобождён,
И мы, от радости сгорая,
Засобирались в эшелон!

А козочку по кличке Марта
Её хозяйке прежней решено было вернуть,
Хоть нестерпимо было жалко,
Её бросая, отправляться в дальний путь...

И до отъезда нашего ещё узнала,
Что очень Марточка по мне скучала,
Меня искала и звала печальным голоском,
И я за ней немало плакала тайком...

И больше то не повторилось, -
Ведь в жизни многое бывает только раз,
Но пастораль мне часто снилась,
Где Марта с радостью ко мне неслась...

Я так завидовала дяде Якову,
Что по соседству коз всегда держал, -
Любил, кормил их, баловал,
Их молочком нас часто угощал...

Всё то припомнилось мне ныне -
В очередной 2003-й год Козы,
Ведь так тепло необходимо -
Привязанности бескорыстия в любви,
Пусть даже ежели и от ...козы!

Ехали мы в теплушках - товарных вагонах, с широко открытыми раздвижными дверями, в которые влетали запахи цветущего лета! В Москве была пересадка на другой поезд, уже пассажирский, но мы сделали остановку, посетив тётю Эмму - мамину сестру, которая вернулась из эвакуации, потеряв на фронте мужа.

Москва кипела и бурлила энергией возвращения к мирной жизни. Парк Культуры с концертами и аттракционами, театры, площади, мосты - всё, как в песне из любимого фильма «Свинарка и пастух» -... «не забыть мне московских прекрасных - площадей, переулков, мостов ...»
Помню, мама была на концерте очень популярного в те годы дуэта - Лядовой и Пантелеевой в Зелёном театре Парка Культуры - ЦПКиО, как давно это было! Но Лядова до сих пор жива, и поёт, и пишет музыку...

Но нам всё равно хотелось скорей домой, особенно мне.
И мы поехали дальше. В Киеве посетили семью Волошиных, которые уже вернулись из Бирска, где мы по прихоти судьбы в водовороте войны оказались в одном дворе! И в Киеве я была в Цирке, где выступал тогда Кио - знаменитый иллюзионист, а сын его, Эмиль, был ещё маленьким мальчиком ..., кого сегодня уже нет на этом свете...

Но вот, наконец, - Умань! Много руин, безжизненно темнеющих провалами окон, и просто пепелищ, сравненных с землёй, останки разбитой военной техники, что так влекла к себе детвору. Каждый раз где-то гремели взрывы - это неугомонные мальчишки находили неразорвавшиеся снаряды и мины, пополняя, тем самым, счёт жертв войны.

В Умани мы получили квартиру в 2-х этажном доме по ул. Рафаила Чёрного. Родители сразу же окунулись в работу по восстановлению здравоохранения в городе. Домой они возвращались всегда поздно вечером. А я, как и все остальные дети, наслаждалась первым тёплым летом на родной земле, бродя по городу в числе дружных стаек ребятни, что часто помогало избежать тех или иных опасностей.

Электричества не было, воды в кране частенько не бывало, поэтому в кухне стояла ванна с водой в качестве водохранилища. Дети были предоставлены сами себе целыми долгими летними днями и жили по законам общего двора. Если у кого-то дома были бабушки, то они присматривали за всеми детьми. Питались такие безнадзорные дети чем попало, что случайно удавалось достать.

Хотя мне мама оставляла дома обед, завёрнутый в газеты, и спрятанный под подушку для сохранения тепла, но меня в те, казалось бы, голодные годы, обычная пища не интересовала. Мы часто находили фруктовые деревья в заброшенных садах и объедались их плодами, часто совсем незрелыми. А ещё мы доставали на действующей маслобойке прессованные отходы подсолнечного масла, которые состояли, в основном, из шелухи семечек, и шли на откорм скота. Но в этих отходах попадались и какие-то съедобные кусочки. Они умопомрачительно пахли жареными семечками, что нас привлекало, как пчёл на мед. С каким аппетитом мы уплетали этот корм для скота, так называемый - макух, долго и тщательно пережёвывая его, как жвачку!

Когда я рискнула однажды похвастать перед родителями добытым лакомством, желая разделить с ними праздник живота, они были повергнуты в шок! Но, несмотря на запреты и увещевания, жизнь наша продолжалась в том же ключе поисков пропитания и открытий! Мы, дети свободного племени, жевали тогда всё, что мало-мальски было терпимо - какую-то смолу, называемую варом, грызли мел и извёстку, лакомились смолой застывшего сока на вишнёвых и сливовых деревьях ...

Но вот, наконец, лето закончилось, и мы пошли в школу. Это была школа № 7, куда я отправилась с огромным желанием, ожиданием новых встреч и познания жизни на новом уровне. Война ещё не кончилась, время было ещё тяжёлое, и если столы в школе были, то стулья мы приносили с собой, а зимой в классах сидели в верхней одежде и валенках, а в чернильницах - невыливайках замерзали чернила. Но это не мешало нам быть деятельными и весёлыми. В это время я и повстречалась с Линочкой Бондаренко, и много общего в интересах и характерах нас связало верной дружбой. Продолжая дружить и с Броничкой, я больше времени проводила с Линой после уроков, так как Броничка неслась домой присматривать за младшим братишкой, пока мама допоздна работала. А мы с Линочкой после уроков часто бродили по городу в поисках приключений. В нас обеих был силён дух романтизма - «дух бродяжий», как писал С.Есенин, и домой после школы мы приходили не сразу, а изрядно побродив по городу, часто намечая себе всё новые маршруты.

Линочка Бондаренко - с круглыми зелёными глазами, за что её прозывали «совушкой», очень деловая, порой - ворчливая, но всегда очень справедливая и верная. Этими качествами она и покорила меня.
Одно из наших путешествий было особенно необычным и памятным…

Дело было ранней весной, скорей всего - в марте. Мы, как обычно, после уроков отправились бродить, и случай нас привёл на территорию стадиона. Снега уже не было, кое-где зеленела травка, хоть было далеко ещё до настоящего тепла, весенний воздух пьянил и будоражил, и звал в дорогу дальнюю! На стадионе, что был недалеко от школы, остался с военного времени глубокий ров, наверное, противотанковый, с крутыми стенками, на дне полон талой воды, покрытой льдом. Мы бродили по краю рва, но захотелось спуститься на лёд. Стали спускаться с предосторожностями, скользя по глинистому склону, цепляясь за ветки кустарника. Лина благополучно доскользила до льда и ждала меня внизу. Я же была не столь благополучной и часть пути проскользила сидя на попе, держа над головой портфель, чтоб не испачкать его.

Одета я была в черные хромовые сапожки, пошитые на заказ, и ладно сидящие на ножках, и в белоснежных трикотажных рейтузах «в резиночку», что было в то время большим форсом!
Нетрудно представить, во что я превратилась после такого форсажа! Доехав до дна оврага, я встала во всей красе, и, оценив мой экзотический видок, мы с Линой стали лихорадочно думать, что же делать? Моя верная Линочка, конечно, не могла меня оставить в таком плачевном положении. Решительно стащив с меня сапожки и рейтузы, она поставила меня босыми ногами на портфели, и стала отмывать сапожки и застирывать рейтузы в лужах талой воды. Сапожки, отмытые и отжатые, сохли, надетые на ветки кустов. А застиранные рейтузы и чулки мы вместе отжали, как смогли, и, размахивая ими на весеннем ветерке, пытались просушить их, что, конечно, было гиблым делом.

Картина была, конечно, неповторимая, достойная пера Ильфа и Петрова! Одна девчушка, голая по пояс, топчется на портфелях, а другая, бегая по льдине, размахивает мокрыми портками! К счастью, не было свидетелей. А время бежало, и день клонился к вечеру, надо было возвращаться домой,
желательно до прихода родителей. Пришлось одеваться во всё мокрое, но чистое. С огромным трудом, сидя на портфелях на льдине, с помощью моей верной заботливой подружки, удалось натянуть всё это мокрое на меня, и с чувством облегчения мы разбежались по домам. Я шла домой, уверенная, что дома мне удастся незаметно раздеться и всё просушить до прихода с работы родителей. Но какое же меня дома ждало разочарование в плане краха всех надежд на сокрытие произошедшего!

Сработало неизбежное правило библейской мудрости - когда всё тайное становится явным! Стаскивая мокрые сапожки с белоснежных рейтуз, я с ужасом обнаружила, что мокрая кожаная подкладка сапожек окрасила рейтузы по границе в интенсивно - черный цвет, который не желал отстирываться даже в тёплой воде с мылом! и всё тайное, в который уж раз, стало явным!

После нашего путешествия мы с Линой хором заболели простудой, белоснежные рейтузики пришлось перекрасить в практичный черный цвет, а наступившее весеннее тепло позволило нам продолжать наши походы в комфортной обстановке, что мы и сделали. И не раз ещё посетили тот злополучный овраг, собирая там первые весенние цветы и стреляные гильзы, чего там было в большом количестве.

Встречались и менее безобидные находки - неразорвавшиеся снаряды, иногда встречались и мины. И мы с Линочкой продолжали наши путешествия, куда только не забредая: и на старое польское кладбище, не уничтоженное оккупацией, с сохранившимися прекрасными скульптурными надгробиями - мраморными или бронзовыми ангелами, скульптурами скорби и отчаянья; и в каменоломнях, где фашисты уничтожали людей; и во многих отдалённых и уединённых уголках нашего любимого города...

Кстати, на старом католическом кладбище были настоящие склепы, в которых во время войны скрывались от фашистов люди, подлежащие уничтожению - евреи, советские солдаты и партизаны. Они находили иногда спасение и в Храме на кладбище, с помощью священника, который был связан с партизанами.
Церковь стояла заколоченная и безжизненная, маня и привлекая нас залезть как-то вовнутрь. Но было жутковато. Позднее священник сталинским режимом был признан врагом народа и расстрелян. Дочь священника - очень красивая, молодая, с ликом мадонны и с очень грустным взглядом - Рая Таборанская - работала с моим папой в больнице медсестрой. Но после ареста её отца она куда-то переехала, а через какое-то время дошли слухи, что она покончила жизнь самоубийством...

Но моя детская память сохранила её святой и светлый образ! Сейчас, вспоминая о ней, приходит мысль, что, как верующий человек, не могла она стать самоубийцей, скорей всего, ей помогли, как дочери врага народа.

Но после освобождения города в этих старинных склепах находили пристанище уголовники и бандиты, пропадали люди, дети, потом их там обнаруживали, так что это место было небезопасным для жизни...

Потом был май 1945 года, и окончилась война, и наступило лето. И этим летом семья моей Линочки - совушки переехала далеко от Умани - на Донбасс, куда перевели её папу. И так мы расстались.

Прошёл не один год, мы учились в старших классах. Однажды на улице я повстречала тётю моей Линочки. Она меня окликнула, и я спросила её о моей незабытой подружке, и получила её адрес. И этим же летом приехала Линочка погостить у тёти, так как я тоже не была забыта. Эта встреча произошла уже после 7-го класса, а мы будто и не расставались! Уже были новые интересы, но то же, что и раньше единодушие и единомыслие. И Линочка, влившись в мою компанию, приезжала в Умань на лето все школьные каникулы, и даже ещё после поступления в мединститут в Виннице. После 10-го класса у неё даже вспыхнула первая любовь с моим одноклассником, до этого в меня влюблённым, но безнадёжно..., и даже начался роман, о чем мы с ним вспомнили, встретившись через полвека в Нью-Йорке.. Но.. Потом мы разлетелись, будто потерявшись. Семьи, дети, работа и взрослая жизнь..

Но вот как-то в Москве, уже имея троих детей, я нашла старый адрес Линочки в Краматорске, и написала ей, так как помнила её всегда, близкую и родную душу. Вскоре пришёл ответ и новый адрес, по которому Лина жила уже много лет с мужем и детьми. И как же было трогательно узнать, что попало моё письмо совсем чужим людям по старому адресу, и как эти люди, прочтя его, не смогли остаться равнодушными к моему обращению к подруге детства, незабываемой и любимой. И они разыскали Линочку и отдали письмо... И так мы вновь соединились, благодаря душевным людям, которых можно встретить только в провинции, я уверенна!

Потом ещё проносились годы нашей жизни, Линочка похоронила прекрасного мужа, ещё совсем молодого. И, где-то в 198 ? году, она нашла меня в Москве, приехав с сыном Игорем к старшей дочери, учившейся в Москве. Опять короткая встреча с родной душой, как подарок свыше.., и звонки по телефону. Затем, в 1997 году - мой отъезд за океан. В нервной суматохе не было даже возможности попрощаться с Линочкой, хотя удалось посетить для прощанья Эличку в Киеве и Броничку в Литве. Уезжали в неведомое, с надеждами на лучшее, обрушив разом всю прежнюю жизнь, которую создавали десятилетиями.. Очень тяжкое решение…

И вот новая жизнь в Нью-Йорке с новыми заботами и хлопотами, которые не оставляли свободного времени, хотя память хранила в себе всю прошлую жизнь, и особенно - немеркнущие образы дорогих людей. Помнила я и Линочку, но адрес её был утерян впопыхах.

Правда, уже в Нью-Йорке неожиданно получила информацию о Линочке, что ещё раз подтвердило то, как мир тесен, особенно в Нью- Йорке! Случайно, в автобусе, перевозившем нас, эмигрантов, услышала разговор рядом -
- У нас в Донбассе - .. и т.д.
- Где именно - в Донбассе? - вмешалась я в разговор сидящих рядом пожилых супругов.
- В Краматорске, а что ? -
- У меня в Краматорске подруга детства жила, работала врачом, не удалось с ней проститься, и адрес утерян. Лина Бондаренко, по мужу - Яковлева, - посетовала я, и как же велико было моё удивление!
- Лина Яковлева! Да мы с ней проработали всю жизнь, мы тоже врачи, она у нас на проводах была. -
- А адрес вы, случайно, не помните? - с надеждой спросила я.
- К сожалению, не помним, но живёт она там же, на ул. Шкадинова.

Это был как знак свыше и привет издалека! С тех пор подспудно жила во мне надежда, как-то связаться с Линочкой, тем более, что после утраты мужа, душа нуждалась в поддержке ещё одной близкой души. Позвонила Эличке в Киев и попросила послать запрос в адресное бюро Краматорска с данными, что она и сделала. И вскоре пришел ответ с адресом в Краматорске, и я послала письмо. Но письмо идёт так нестерпимо долго, и не всегда бывает доставлено. К сожалению, столкнулась с этим явлением, особенно в России и в Украине, где пропадало очень много писем, вскрытых в поисках долларов! Поэтому не могла так долго ждать и, может, безрезультатно.

Хватаюсь за телефон, как за соломинку, у оператора узнаЮ код Краматорска и наугад набираю цифры - любые, решила - 5-тизначного номера. Мне отвечает голос на другом конце. Я прошу выслушать меня и помочь. Так как попала я просто в квартиру, объясняю, что разыскиваю подругу - врача, живущую на ул. Шкадинова, может вы знаете такого врача???, если нет, - очень прошу дать номер телефона любой ближайшей к вам больницы или поликлиники.

Спасибо человеку, что терпеливо выслушал меня, не бросив раздражённо трубку и не послав меня подальше! - сообщив, при этом, телефон больницы. Тут же набираю, попадаю в регистратуру, прошу сказать, может, известна им врач по имени ? - Нет, к сожалению. - Прошу сказать мне телефон их главврача, получаю его. Перезваниваю, слышу довольно молодой голос и, извиняясь, объясняю суть моего поиска.

И вновь, на другом конце встречаю понимание и желание помочь, после моего рассказа. Молодой голос отвечает, что, к сожалению, не знает такого врача, но советует мне обратиться к главврачу горздравотдела, даёт его телефон и желает мне удачи, тем более, что в горздраве врач по возрасту, наверняка, знает намного больше. Вновь звоню ещё более главному врачу и вновь объясняюсь. И вдруг - о, удача! -

- Как же, как же, прекрасно знаю Лину Дмитриевну, всю жизнь с ней проработали в городе, она и сейчас ещё работает, могу вам дать её рабочий телефон. - Нет, домашнего телефона я не знаю,
но запишите телефон отдела кадров... Хотя, нет, подождите, я сам узнаю по внутреннему...
И сообщает мне домашний телефон Линочки... Я благодарю этого доброго, чуткого человека, из той редкой породы, которые вымирают в современных условиях больших мегаполисов, и встречаются, уверенна, больше в провинциях, тем более таких тёплых городов в Украине, где люди не боятся поговорить, выслушать, понять и по возможности - помочь. Низкий поклон их сердечной чуткости! Таким был мой папа...

И, через считанные минуты, я слышу родной и почти не изменившийся голос из моего детства, моей Линочки - совушки...

Плачем, смеёмся, целуем трубки телефона и не верим! Письмо моё она получила, читает - перечитывает всем родным и знакомым, и знакомым знакомых, и просто всем пациентам, и история нашей дружбы уже известна чуть ли не всему шахтерскому Краматорску! - вечно живая история дружбы двух маленьких смешных, наивных, восторженных, неутомимых бродяжек - Линочки и Аллочки, с 1944 года и - по сей день... 2008 года.

Алла Зиливинская (Брозер), Нью-Йорк.