Музыкальная История Любви ...

...Дорогой, незабываемый, милый, уважаемый – наш учитель музыки - Яков Вениаминович, а между нами – девочками – просто Витаминович ... Яков Вениаминович Ш.(тейнберг) ... Невысокий, худощавый, но с большими и сильными руками пианиста, с вдохновенным взглядом и профилем Шопена - его любимого, или наиболее близкого по духу композитора... Порывистый и энергичный, с миром, не вмещавшимся в его мирскую оболочку... Сейчас я его понимаю, достигнув и обогнав его возраст того времени, но тогда он редко мог рассчитывать на чье-либо понимание произошедшего с ним тогда внезапного казуса...

Он был Музыкант с возвышенной душой... Сколько культуры и музыкального вкуса прививал он нам, своим ученикам, часто таким нерадивым и ленившимся! И не только нам, но и всем окружающим в масштабе провинциального городка, залечивавшего раны и руины последствий оккупации... Организовывая концерты учеников, где мы все чувствовали себя артистами, начиная с самых маленьких первоклашек, и где он сам всегда блестяще исполнял произведения великих - Моцарта, Бетховена, Чайковского и особенно - Шопена, неся свет культуры и просветительства в массы ...

Когда я училась в 8-9-х классах общеобразовательной школы, наш Витаминович в качестве подработки преподавал у нас пение и музпредмет. И какой же репертуар он рисковал нам давать! – хоры из классических опер – Чайковского, Вебера, Бизе... И мы пели с удовольствием под его блестящий аккомпанемент, даже мальчишки-лоботрясы... А я и еще одна девочка пели в два голоса романс Глинки – «Не искушай меня без нужды...». Получалось очень красиво, - конечно, мелодия, слова такие романтические, - на концерте мы начали очень хорошо, но на втором куплете после слов –«Я сплю, мне сладко усыпленье, - забыты прежние мечты ...» мы вдруг хором начисто забыли слова, и прекрасно воспроизводя мелодию на два голоса вместо слов мяукали нечто невразумительное до многострадального спасительного финала! О, это был , как нам казалось, провал... но!... как нам аплодировали!..

Так вот, это все происходило под руководством Якова Вениаминовича Ш.(тейнберга), с которым произошло нечто из ряда вон выходящее в русле спокойного и сонного течения провинциальной жизни...

У него была семья – жена, обычная провинциальная женщина, скромная и верная, земная, может совсем приземленная и какая-то бессловесная.

Дочь – Лия, милая и добрая, культурная и скромная безмерно, некрасивая учительница музыки, не столь сильная пианистка, как Отец. Дочь уже довольно в годах все же вышла замуж за еще более некрасивого мужчину, родила двоих детей – мальчика и девочку, как ни странно - очень хорошеньких, что стало невероятной радостью для всей их семьи. Моя мама неизменно лечила детей и руководила их правильным развитием. Дедушка – Витаминович души не чаял во внуках, всегда интересовался их развитием, часто общаясь с моей мамой уже после моего окончания музшколы. Все, казалось бы, текло нормально до банальности, пока в этом традиционном местечковом семействе не разразился скандал и семейная драма, когда Яков Вениаминович вдруг влюбился в совершенно постороннюю женщину, забыв свою верную некрасивую жену, пренебрегши общественным мнением и мнением своей семьи!... Это было так неординарно, что всколыхнуло на какое-то время спокойную гладь провинциальной жизни, и, особенно, еврейской его части, так как исторически считалось абсолютно невозможным явлением - измена еврейского мужа. Об этом говорили все и везде! - шепотом и вслух ...

Кто же была счастливая избранница нашего Витаминовича?

Жила-была учительница с мамой-старушкой. Нельзя сказать, что она блистала красотой, затмевая законную некрасивую жену, может быть, даже была более страшненькой, но она была более современной, раскрепощенной, работающей на ниве просвещения дамой, с волосами, окрашенными в ярко-рыжий, даже скорей - в оранжевый цвет. И к тому же - с перманентом. И, наверное, она была сексуально более образованной, в отличие от жены, скорей всего, не имевшей понятия об этой стороне отношений. И конечно, энергичный, современный, занимавшийся гимнастикой, плаваньем и разными современными теориями, вплоть до йоги уже тогда, наш Яков Вениаминович готов был любить и быть любимым, чего он не добрал в молодости – с ранней женитьбой, скорей всего, по сватовству, напряженной учебой в Консерватории в голодное время, и с годами войны ... Но он не был понят обществом провинции и стал изгоем в светских кругах как и его возлюбленная.

Я уже в то время жила в Москве и всю эту драму знала из рассказов мамы, которая возмущалась, удивлялась, но, когда приходил к нам Яков Вениаминович излить страдания души, она его принимала, терпеливо выслушивала его рыдания в жилетку, вежливо сочувствовала... Но после неизменно изумлялась - Что он нашел в этой «рыжей канарейке», ахх ?! –

«Рыжая канарейка» - это, данное мамой прозвище, как нельзя удачно прилипло к возлюбленной бедного пианиста!

Но постепенно острота ситуации притуплялась привычкой общества, или возникновением какой-либо новой скандальной истории, затмившей прежнюю. И так наш дорогой учитель музыки и окончил свои дни в состоянии раздвоения личности и дома, что вероятно все же сократило его земной путь... Сейчас, вспоминая моего учителя музыки и всю его семейную драму той поры, я могу оценить его смелость - бросить вызов консервативному застою провинциальной традиции, что не могло быть понятым и обрекало неизбежно на всеобщее осуждение. Как бы я его сейчас поддержала и не спешила бы осудить... Чувство терпимости, столь неизвестное в прежние советские времена и в период моего юношеского максимализма, приходит не сразу и через тернии множества людских трагедий, подобно той, что случилась с провинциальным учителем музыки, из которого жизнь провинции не сделала чеховского «Ионыча», не лишив желания взлететь и вырваться из болота обывательщины..

Светлая Ему Память, и да простится ему его грех ... –

... Прошли года, и понимание приходит,
Сочувствием возможно многое простить,
Что молодости пыл низводит –
Проступком непростительности быть ...
Ведь наша молодость – без полутонов,
Когда все четко безапеляционно, --
Понятен мир и ты судить его готов ,
И нет еще в душе прощенья слова ...
Но четкость линий размывает время,
И многое сегодня видится иным,
И понимание приходит непременно
–прощением сочувствия глубин—
Поступков и деяний прошлых, --
Кого уж с нами ныне нет...
С поспешностью суждений пошлых,
И запоздалого раскаяния свет –
Вконец рассудит наши дОлги ...
....теченьем времени, как вОды Волги,
неторопливой вечности своей ...

К сожалению, на бумаге трудно передать ту неповторимость речи и интонационных окрасок выражения чувств той неповторимой местечковой эмоциональности – с еврейскими интонациями с одной стороны, и с украинскими искрометными и яркими определениями. Это надо было слышать! Непередаваемо звучало из уст мамы ее - А-а-хх! – с придыханием, выражавшее разнообразие оттенков – и возмущение, и осуждение, и волнение, и восторг ... И, конечно же ее - А-хх, эта рыжая канарейка !

...Нередко я обманывала Вас, --
И на занятья не являлась,
Причин надумывая всякий раз,
Чему сама потом я удивлялась ...

А Он не верил, но терпел –
К моим родителям из уваженья,
Хоть распирал его священный гнев,
И не всегда сдержать давалось
- раздраженье ...
Но Он учил меня и снова, и опять,
Способностями восхищаясь,
Давал мне музыку красивую играть,
Мелодикой меня увлечь, стараясь...

И все ж – любили мы друг друга,
Как нерадивый, но способный ученик,
Страдая лености недугом,
Но к гению Учителя душой приник ...

И многим – многим насыщаясь,
Впитав огромный музыкальный Мир,
В глуши провинциальной развиваясь,
Я понялА значенье – Музыка – Кумир ...

И средь Софиевки классических красот,
В провинции произрастая,
Среди Античности высот,
Где Музы мне венки сплетали,
Гурьбой витая надо мной.
Я музыку выучивала в срок,
Прекрасным душу наполняя,
И Музыка с тех самых пор
Меня всегда сопровождает -
Трагедией рыдающей, порой,
Иль грустью легкой неземной,
Иль звонкой радостью играет ...
...и все это благодаря моему Учителю Музыки, сумевшему своим вдохновенным трудом пробудить интерес и любовь к прекрасному и вечному у многих юных душ, введя их в храм божественных звуков, научив Слышать их ... грустить с Шопеном, сопереживать трагедии глухого гения Бетховена, плакать над его неразделенной безответной Любовью, вылившейся в Лунной Сонате, радоваться земными радостями Баха и Россини...
Вот сколько богатств знаний и чувств он подарил ученикам своим талантом Учителя, пусть даже не ставшим музыкантами..

И этим Он - НЕЗАБЫВАЕМ ...

Кстати, эта история грехопадения скромного учителя музыки с «рыжей канарейкой» в истории культурной жизни Умани была не единична и даже – не первична, имея в виду цвет волос искусительниц. Да! Это то, что я наблюдала своим детским непредвзятым и пытливым взглядом. И впервые нечто подобное случилось задолго до всего вышеизложенного, а именно – летом 1945 года... ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Алла Зиливинская-Брозер